Занавеска не доходила до потолка, и света хватало. А он… он за эти годы так толком ни разу и не видел тех женщин, с которыми был близок. В вещевой у Сторрама, в фургоне, в ночной избе, в своей повалуше… всегда ночью или в темноте. А здесь… Гаор даже на мгновение отстранился от Пушинки, разглядывая её так, будто в жизни голой женщины не видел. Она рассмеялась.

— Ну, давай и я на тебя погляжу. Ишь ты, ладный какой. И чего стеснялся?

Гаор невольно покраснел, и Пушинка, всё ещё смеясь, порывисто притянула его к себе. Здесь было так тесно, что или падай на пол, или на кровать. Пружины весело звякнули под двойной тяжестью. На мгновение он испугался, но Пушинка опять засмеялась, колыхаясь под ним грудью и животом, и ему стало уже совсем ни до чего…

Потом они лежали, отдыхая, и Пушинка ласково трепала его волосы, перебирая кудри.

— Жаркий ты, горячий.

— А ты сладкая, — повернул он к ней голову так, чтобы её ладонь скользнула по его лицу.

— Понравилось никак? — засмеялась Пушинка.

— Ага, — искренне согласился он.

Стукнула, открываясь дверь, тяжелые шаги, и негромкий голос Матери.

— Спите себе, тама до утра теперь.

Гаор негромко рассмеялся.

— Спасибо, Мать, — ответила Пушинка и, откинув одеяло, села. — Давай, сложу твоё, чтоб не помялось зря.

— Мм-м, — согласился Гаор.

Сквозь неудержимо накатывающую дремоту он слышал, как Пушинка собирала и куда-то относила его вещи и своё платье, как о чём-то говорила с Милкой и Матерью, но слова доходили смутно, оставаясь непонятными. Вот, вроде по шумам судя, легли и Мать с Милкой. Что, так поздно уже? А как бы ни было. От подушки тонко, еле ощутимо пахнет травами, будто набита ими, запах горьковатый и приятный, вот щёлкнул выключатель, и веками он ощутил темноту, чуть слышно звякнули кольца занавески.

— А то душно будет, — тихо сказал совсем рядом голос Пушинки.

Не раскрывая глаз, он протянул навстречу её голосу руки.

— Иди сюда.

— А куда же я денусь, — ответила она очень серьёзно.

От мягких тонких волос Пушинки так же пахло травами и летом, и он зарывался в её волосы лицом и ладонями. И было так странно, приятно странно ощущать её руки в своих волосах, на своём лице и теле. Ну да, щетины-то теперь у него нет, не колется нигде. И почему-то он совсем не беспокоился, что скрип и звяканье пружин побеспокоят Мать и Милку, что кто-то из них увидит его, занавеска-то отдёрнута, а ему… когда не насильно, не обманом и не за гемы — пришла вдруг необычно чёткая законченная фраза — греха нет и стыда нет…

Посреди ночи Гаор проснулся, оттого что вдруг пересохло в горле, и стал осторожно выпутываться из одеяла.

— Ты чего? — сонно спросила Пушинка.

— Пить хочу.

— Лежи, я принесу. А то ещё налетишь на что, перебудишь всех.

Замечание было резонным, и он остался лежать. Пушинка, еле слышно шлёпая босыми ногами — видно, за лёгкий шаг и прозвали так, подумал Гаор, а так-то она увесистая, есть за что подержаться — принесла ему в толстой фаянсовой кружке холодного щиплющего язык кваса. Квас — питьё летнее, это он уже знал хорошо. Зимой-то откуда?

— Откуда такой? — спросил Гаор, переводя дыхание между глотками.

— Мать варит, — ответила Пушинка. — У нас не переводится. Твой тоже его любит. Как приедет, так мы на ночь им в спальню целый кувшин ставим, а к утру пустой. Ещё?

— Нет, спасибо, — вернул ей Гаор кружку. — Давай, ложись.

— Экий ты скорый, — засмеялась Пушинка, — подождёшь, пока кружку отнесу.

Забрала кружку и ушла. Гаор ждал её, приподнявшись на локте и вглядываясь в тёплую спокойную темноту.

Пушинки не было долго. Или ему только так показалось? Но когда он внезапно ощутил её рядом с собой, у него вырвалось:

— Я уж заждался тебя.

Она засмеялась, погладила его по лицу и легонько толкнула в плечо.

— Подвинься.

— А зачем? — Гаор ловко перехватил её и уложил на себя. — А если так?

— А хоть и этак, — рассмеялась она, — экий ты выдумщик.

— А я ещё и по другому-всякому могу.

— И за одну-то ночку всё перепробовать думашь? — смеялась Пушинка, выгибаясь под его ударами.

— А что, — вдруг вырвалось у него, — у нас ещё ночь будет?

Он тут же пожалел о сказанном, но Пушинка ответила просто и рассудительно.

— Так твой-то ещё не раз приедет. А ему, чтоб выпить спокойно, ты за рулём нужен.

И Гаор вынужденно кивнул. Да, только на это у него теперь надежда. Чтоб хозяин ездил к своей… матери своего бастарда и брал его водилой. А по-другому не видать ему больше Пушинки. Так сколько отпущено ему, столько и его…

…Утром, когда Пушинка, осторожно разомкнув кольцо его рук, вылезла из-под одеяла, Гаор не проснулся. Только вздохнул и перекатился на спину. Пушинка укрыла его, проведя руками по его сильному, распластанному на постели телу, задёрнула занавеску, чтоб свет не побеспокоил его раньше времени, и вышла.

Просыпался Гаор против обыкновения медленно, словно всплывал со дна тёплого прогретого солнцем озера. Нашёл он как-то летом в лесу такое озерцо и долго купался, плавал, нырял, обсыхал на солнце и снова плавал. А потом гнал фургон, спрямляя по бездорожью, чтобы войти в график. Хорошо было!

Гаор открыл глаза и стал вспоминать. Чья это постель и как он в ней оказался. Ночью было не просто хорошо, а прямо-таки здорово, а времени-то сколько? Ему же ещё машину прогревать. За ночь выстыло всё.

— Рыжий, вставай, — позвал из-за занавески тоненький голосок.

«Милка, — вспомнил Гаор, — девчонка-малявка, даже до малолетки не доросла, как он при ней голышом-то…»

— А одежда моя где? — ответил он вопросом, садясь в кровати.

— Держи, — вошла за занавеску Пушинка, — давай одевайся, умывайся, завтрак на столе уже. Твой вот-вот встанет.

Она бросила на постель его вещи и выскочила за занавеску, не дав себя обнять и бросив через плечо.

— Ботинки под кроватью.

— Так точно! — тихонько гаркнул ей в спину Гаор и рассмеялся.

Он потянулся, сцепив руки на затылке, и стал одеваться. Хорошо бы, конечно, в душ, но на нет и суда нет.

На кухне он умылся — Милка опять держала ему полотенце — и сел за стол.

— Ну, — Мать с ласковой усмешкой смотрела, как он ест, — как выспался?

— Отлично, Мать, — Гаор подмигнул ей, — тишина, покой…

— Как же тишина! — фыркнула Милка, — во всю ночь кровать звенела!

Гаор на мгновение замер с открытым ртом, но тут Мать и Пушинка